А. Ковальджи
"Новые стандарты превратили просвещение в услугу"
Принцип «образование как услуга» – и услуга платная – всё больше доминирует в отечественной школе.
О том, как он скажется на работе с одарёнными детьми на том скромном поле, где Россия ещё является образцом для подражания, разговор с заместителем директора по науке московского лицея «Вторая школа» Александром КОВАЛЬДЖИ.
– Александр Кириллович, что такое одарённость?
– В «Концепции российской национальной системы выявления и развития молодых талантов», подписанной ещё президентом Медведевым, напрямую утверждается: все дети талантливы. И в определённом смысле это правда. Как говорил Корней Чуковский, до пяти лет все дети гениальны. А потом куда-то это всё уходит. И когда мы, педагоги, обсуждали вышеупомянутую концепцию, указывали на то, что развивать надо всех детей. Во-первых, потому что действительно одарённых очень мало, во-вторых, вредно прямо называть ребёнка талантливым, а в-третьих, нет простых методик выявления этого дара. Более того, направление одарённости в детстве может меняться несколько раз, очень опасно его в этом возрасте фиксировать. Ещё опаснее связывать одарённость с деньгами, потому что ребёнок в этом случае становится заложником своих успехов. Он «кормит» семью, «кормит» учителя, и из него будут выжимать все соки. Это может затормозить его развитие и создать серьёзные психологические травмы.
Самое главное, за что мы боролись, это чтобы в концепции не было слов «выявление одарённости». Первоначально она предполагала, что всех детей надо прогнать через тесты IQ и определить, кто есть кто. Это была бы страшная моральная проблема. Родители всеми правдами и неправдами стали бы добиваться, чтобы их детей записали в одарённые, если это престижно и материально стимулируется. Вроде бы это ушло – будем надеяться.
– Но если ребёнок всё-таки действительно одарённый и это видно без всяких дополнительных тестов. Как работать с ним?
– В обычной школе такой ребёнок выглядит белой вороной. Он очень погружён в интересующую его тему. Свои глубокие увлечения одарённые дети часто скрывают, даже учителя их не всегда понимают. У меня самого в школе была такая ситуация. Я очень увлекался животными и растениями, в пятом классе забрасывал учительницу биологии вопросами. Ей это было не нужно, ей хотелось просто спокойно доработать до пенсии, и на родительских собраниях она говорила, что я выскочка, который чего-то по верхам начитался и теперь мешает ей вести урок. Естественно, это быстро отбило у меня охоту спрашивать.
Так вот, большинство учителей не готовы к такой дополнительной работе! Не готовы морально, не готовы профессионально и материально. Ведь это большая нагрузка – возиться с ребёнком, который многого хочет. Нынешними учебными планами такая нагрузка вообще не предусмотрена. Кроме того, учителя подвержены профессиональному выгоранию. Из года в год они повторяют свои испытанные наработки, словно заигранная пластинка. И если в классе появляется одарённый ребёнок, учителю приходится заново готовиться, чтобы не ударить лицом в грязь. Многие и не умеют этого, и не хотят.
Поэтому, на мой взгляд, наша образовательная среда не готова к тому, чтобы в обычной школе велась работа с детьми, которые проявляют очевидные способности в какой-то области. И мне представляется, что причины этого нельзя устранить теми мерами, которые предложены в концепции: вот сейчас мы проведём курсы повышения квалификации, и все учителя и директора будут знать, как работать с одарёнными детьми. Но даже на курсах кто учить-то будет? Ведь учителей, которые действительно создали вокруг себя качественную образовательную среду и уже имеют результат, можно по пальцам пересчитать.
– Российская школа такая слабая?
– Российская школа очень неоднородна. Если взять наши наилучшие достижения – специализированные школы, то мы впереди планеты всей. Изучать опыт работы с одарёнными детьми в наш лицей «Вторая школа» приезжают американцы, японцы, корейцы, шведы. Наши дети, второшкольники, регулярно занимают призовые места на российских математических олимпиадах и международных соревнованиях, например на конкурсе IntelISEF. Наш выпускник, а теперь и учитель, великолепный математик Павел Витальевич Бибиков, недавно стал лучшим учителем 2012 года по версии Intel и Американского математического общества!
– Как вам это удаётся?
– Специализированная школа – это самый высокий уровень образовательной среды. У нас усиленная программа, специально подобранные учителя, классы делятся на группы. Мы проводим математические бои, конференции научно-исследовательских работ. Это значит, что каждую неделю нужно с каждым ребёнком встретиться и обсудить, что у него получилось. Такая работа предполагает индивидуальный подход: дашь ученику слишком трудную задачу – он не справится, дашь слишком лёгкую – ему будет неинтересно. Нужно постоянно иметь в виду зону ближайшего развития ученика. В специализированной школе в результате раскрывается и ученик, и учитель, здесь создана особая образовательная среда. И я считаю большой ошибкой попытки сделать все школы школами одного типа, нивелировать различия. То есть сначала дать всем одинаковое финансирование, а потом целево финансировать какие-то отдельные программы.
Вся эта стандартизация, к которой стремятся наши чиновники, ударит прежде всего по сильным школам, которые ещё остаются очагами высококачественного образования. Следует помнить: это школы не просто высокого уровня «услуг», но высокого уровня трудности. К нам звонят из Думы и министерств с просьбой принять их детей, а мы им объясняем: ваши дети не потянут, потому что они не тянут на наших вступительных испытаниях. Образование – это не услуга «сел в поезд и приехал в МГУ». Специализированные школы – это школы не просто для талантливых детей, а для детей, которые хотят учиться. Уровень же общеобразовательной школы в России неуклонно снижается, поэтому дети приходят к нам недоученными.
– Из-за ЕГЭ?
– Отчасти. ЕГЭ усугубляет методический порок школы: в ней сейчас всё заучивается наизусть. Перегрузка памяти колоссальная. К нам приходят поступать дети, я начинаю их спрашивать и вижу, что они просто попугаи. Я пытаюсь вернуть ребёнка на реальную почву, говорю: давай подумаем, зачем ты это делаешь? Откуда взялось это правило? Почему именно так надо, а не иначе? Ребёнок в полной растерянности! Он сам не понимает, что делает, но в его школе за выполнение вызубренных операций ставили пятёрки. Если школа растит зубрилок, то теряется самый смысл образования. Я часто спрашиваю у детей: зачем вы учите правила арифметических действий? У вас ведь есть калькуляторы, можно быстро и точно посчитать. Дети приходят в растерянность. И я объясняю им, что если учить правило не механически, если понять его, то развиваются мышление, логика, интуиция, и в будущем, когда встретятся совсем не математические задачи, вы и их сможете решить. Об этом замечательно сказал Ломоносов: «Математику для того изучать должно, что она ум в порядок приводит». Математика в школе нужна прежде всего для того, чтобы понять, как устроен мир, какие в нём закономерности. И только потом – для вычислений.
– У вас физико-математическая школа, но в ней довольно сильная гуманитарная составляющая, для чего?
– Мир целостен и многообразен. А учебный процесс это многообразие представляет в виде отдельных предметов-ячеек, где в одной ячейке – физика, в другой – история и так далее. У детей возникает впечатление, что один предмет независим от всех остальных. Это опасное заблуждение. Надо создавать в школе многообразную обучающую среду, где каждый сможет выбирать себе направление по силам и по способностям.
Нынешние реформы, проходящие под лозунгом «Уберём лишние предметы и освободим детей от перегрузки», эту перегрузку отнюдь не снижают. Потому что она возникает не из-за обилия информации, а из-за её бессистемности, отсутствия картины мира. Человеку нужно понимать, что и зачем он изучает. А сейчас в школе учат так, что ученики не видят связи новой темы с предыдущей! Их знания не структурированы. Это куча. Попробуйте кучу запомнить и что-то в куче найти. А ведь дети, которых научили правильно работать, чей ум организован, – они не то что не перегружены, им даже весьма сложная программа нашей школы подчас кажется недостаточной, и они изучают что-то сверх.
– Получается, создать сильную школу очень трудно. Но вот в одном из интервью вы рассказывали, что в Кировской области один человек сделал это буквально с нуля…
– Да. Это Игорь Рубанов, хороший математик, талантливый учитель и блестящий организатор. Но, поймите, всё это делалось очень постепенно, это не может носить характер кампании. Рубанов начал работать в Кировском пединституте на кафедре математики, стал устраивать математические кружки и собирать вокруг себя студентов, стал делать летние математические школы, куда приглашал друзей из Москвы и Петербурга, чтобы они помогали вести занятия. Вокруг него собралась группа энтузиастов, и вот так, постепенно, всё стало работать.
Что-то подкидывал профсоюз, это ведь ещё в Советском Союзе начиналось. Что-то оплачивали родители. Он на своей кафедре математики начал вести специальный курс решения задач. Рассудил: как учитель математики может вести занятия, если он сам плохо решает задачи? Это был курс в пятьсот часов! Сейчас ему такой курс запретили вести, сказали – не положено. И теперь, если его школы сделают обычными типовыми, да с подушевым финансированием, как это планируется, все результаты могут сойти на нет.
– Как такое может быть? Из США и Японии к нам едут за опытом, а законодателям наш, российский опыт не нужен?
– У нас возобладал коммерческий подход. Тот, кто прорывается к разработке документов, получает огромные деньги. Всё это очень щедро финансируется, и потому профессионалов вытесняют дельцы. Вот Александр Кондаков, разработчик стандартов, какой он профессионал в области образования? Почему именно ему поручили разработку стандартов для старшей школы – загадка. Или даже, к сожалению, академик РАО Александр Асмолов. Говорить умеет и байки хорошо рассказывает. Но вот однажды, на одном из заседаний, слушался проект, который напрямую связал одарённость детей с уровнем экономического развития государства. Докладчик построил уравнение, призванное доказать, что если повысить IQ детей хотя бы на 1%, то экономика страны возрастёт на 7%. Абсолютно механистическая однофакторная модель, неверно построенная, да ещё и с ошибками в формулах. Я сразу же выступил, сказал, что двадцать лет занимался математическим моделированием и вижу ошибки, не говоря уже о некорректности самой постановки вопроса. Тут же выступил Асмолов и сказал буквально следующее: «Это вопрос политический. Вы понимаете, какие деньги пойдут в психологическую науку, если принять этот проект?» Вот вам уровень мышления.
– Стандарты для старшей школы были отправлены на переработку. Как они сейчас выглядят?
– Там написано: «Школа не удовлетворяет запросам общества, семьи и государства». Но где же анализ: почему мы десять лет внедряем всякие новшества, а ничто не меняется? Одни благие пожелания: «новые стандарты позволят перейти от ретрансляции информации к развитию творчества». А вы докажите: почему это они позволят? Зачем-то решили в новых стандартах объединить в старших классах математику и информатику. Этого ни в коем случае нельзя делать. И завершающий аккорд документа: что учащийся получит от новых стандартов? Ответ: становление личности, соответствующей запросам инновационной экономики. Минуточку, а у нас есть она, инновационная экономика? Начинать надо с того, чтобы изобретатель мог внедрить своё изобретение, с создания инжиниринговых центров, которые могли бы сделать опытный образец. Многие изобретения просто не лицензируются. Хорошо известен скандал десятилетней давности, когда японцы по дешёвке купили у нас так называемую корзину из патентного бюро. То есть отклонённые патенты. И японцы этими выброшенными патентами воспользовались и стали получать большую прибыль.
– Школа может целенаправленно готовить исследователей, которые создадут инновационную экономику?
– Учителей, которые могут заниматься с детьми научно-исследовательской деятельностью, можно по пальцам пересчитать, это никогда не будет массовым. Массово – это профанация. Я бывал на многих конференциях и видел проекты, которые сделаны учителями за детей, либо же проекты такого низкого уровня, что смотреть не на что. Зато все отчёты написаны и все гранты получены.
– Говорят, что подушевое финансирование вводится для того, чтобы выровнять финансирование лицеев, гимназий и обычных школ...
– Но зачем? Нужно больше финансировать тех, кто уже хорошо работает. Причём не обязательно тех, кто работает с одарёнными детьми. Если учитель вывел отстающего ребёнка на такой уровень, что он может усваивать обычную программу, – такому учителю надо памятник ставить. Надо смотреть на то, с каким контингентом школа работает и что получается на выходе. Смотреть прирост результатов. В Петрозаводске есть замечательный учитель словесности Вадим Слуцкий. Он описывает, как работает с детьми, которые родились в семьях алкоголиков. Ужасная картина: в классе что ни ребёнок – то трагедия. И вот он за несколько лет вытягивает их, и они становятся людьми. Его надо на руках носить, а у нас такого учителя не замечают да ещё и мешают работать! То, что акцент делается только на одарённых детях, – это глубочайшая ошибка. Образовательную среду надо создавать на всех уровнях.
– Как бы вы сформулировали ключевую проблему школьной образовательной работы?
– У нас фетишизация высоких отметок. Если учитель хочет добиться повышения зарплаты, он должен показать, как у него растёт успеваемость. Она у него вечно должна расти. Но так же не бывает! В итоге в повышении отметок заинтересованы все: ученик, родитель, учитель, директор, начальник округа. Это неизбежно ведёт к фальсификациям. Я знаю некоторые школы, где директор прямо говорит на педсовете: запомните, такой оценки, как двойка, в нашей школе нет.
Надо доверять учителю. Если он хорошо учит – это видно, не надо его всё время мелочно контролировать. Пусть он работает спокойно и сам определяет систему оценок. Как говорил Евгений Ямбург: у меня ученик делал сначала тридцать ошибок в диктанте, а теперь только десять. Десять – это много. Но прогресс колоссальный. Для школьника важнее относительная оценка, она показывает его развитие. И я утверждаю: в детях самой природой заложено стремление проверять свои возможности на высокую нагрузку. Им хочется испытать себя, а обычная школа сегодня этого не позволяет. Там школьник – пассивная фигура, деталь, которую всё время обрабатывают. Учитель тоже не получает никакой помощи. В системе школьного образования есть методические службы округов, но это сегодня только контролёры. Вообще пока учителя у нас забиты, пока профессия учителя не окружена почётом и уважением, все нововведения обречены на провал.
http://old.lgz.ru/article/19671/